— Морщины рано или поздно все равно появятся, — сказала я.
— Скажи, а это не свинство по отношению к Ханне? Ведь она разгадала этот кроссворд. Может, отдать ей это путешествие?
— Ни в коем случае! — вскричала я. И, немного успокоившись, продолжила: — Тебе это необходимо больше, чем ей. Она выглядит намного свежее и моложе тебя.
Это помогло.
Впрочем, я не рассчитывала на способность Ханны до конца держать все в секрете. Не прошло и трех дней, как Ханна проговорилась.
— Мне очень жаль, — извиняющимся тоном говорила она. — Но у Элизабет потрясающая способность вытягивать из людей информацию. И все вытекает, словно из стакана.
Элизабет, впрочем, была ничуть не расстроена, она стала радоваться вдвойне: курорт и новый сад — чем не повод для радости?
— Ты настоящая подруга, — сказала она мне.
— Что же нам делать? Меньше чем через две недели все должно быть готово. Где мы так быстро найдем замену?
— Ах, — сказала Элизабет, — только не впадай в отчаяние. Никто ничего не заметит.
— Я не знаю, — сказала я с сомнением.
Это была утопическая идея — привлекать к проекту подругу.
Но Элизабет весело щебетала:
— Когда я приеду из санатория, то сыграю такое удивление и восторг, что никто ничего не заметит.
— Ну да, — сказала я. — Мне остается только поверить в это. Но помни: если что-то будет сыграно не так, это будет означать конец моей карьеры на телевидении.
— Ох, спасибо, Оливия, я обещаю, тебе нечего опасаться. Я же мечтаю о террасе для завтраков. Ты сможешь ее сделать?
— Посмотрим, — любезно сказала я.
— Чудесно! — Элизабет расцеловала меня и с этого момента стала прежней, как будто ничего не знала.
Оливеру я не сказала, что Элизабет в курсе. Меньше оснований менять коней на переправе.
Даже Петра была такой же, как раньше. Она каждое утро приходила на работу, говорила, как плохо я выгляжу, и продавала бегонии. Я выдала ей письменное уведомление об увольнении, хотя Штефан сказал, что в этом нет необходимости.
— Я ясно дал понять госпоже Шмидтке, что ее работа здесь закончится, как только питомник будет закрыт, — сказал он. — И она поняла это. Поэтому нет никаких причин выдумывать повод для ее увольнения.
— Я только уволила госпожу Шмидтке, Штефан. — Я притворно закатила глаза. — А не сбросила ее в пропасть с автомобильного моста.
— Это всего лишь из соображений получения пособия по безработице, — сказал Штефан. — Если увольнение будет обусловлено закрытием предприятия, то она получит пособие сразу. В противном случае ей придется ждать три месяца.
— Тогда она активнее начнет искать новую работу. Я собственноручно напишу ей рекомендацию.
— Это я уже сделал, — сказал Штефан.
Я сделала трагическое выражение лица.
— И что же ты там написал? Что фрау Шмидтке исключительно исполнительный и трудолюбивый работник и показала себя с самой лучшей стороны?
— Олли, — сказал Штефан. — Когда ты прекратишь делать намеки?
— Наверное, когда ты отправишься в Чикаго, — сказала я.
Лицо Штефана сразу просветлело.
— Чикаго! Это ли не фантастика? Я всю жизнь мечтал обосноваться в Штатах. Там же совершенно иное мироощущение. Я так и вижу, как в выходные мы садимся в самолет и отправляемся в Сан-Франциско!
— Супер, — сказала я.
Штефан не заметил моей иронии.
— И там можно будет заиметь великолепный садик, которым ты будешь заниматься только для себя.
Этот человек, похоже, игнорировал все, что ему говорилось. Только ради того, чтобы убедиться в этом, я спросила:
— А как же мое шоу?
— Ах, Олли, сладкая. Разве ты не знаешь, как это бывает на телевидении? Стоит вам сделать пилотный выпуск, как придет дядя и заберет у вас и идею, и программу. Оливер столько лет на телевидении, а так и не смог вскарабкаться повыше. Но этот проект будет очень кстати при твоем устройстве на новую работу.
— Ну, это само собой, — сказала я.
В тот день, когда Штефан направился на собеседование по поводу устройства на новую работу, Эвелин принесла в магазин огромное блюдо с выпечкой.
— Рождественские коврижки? — не скрывая отвращения, спросила Петра. — Уже сегодня?
— Нет, — ответила Эвелин. — Это совсем не рождественские коврижки.
— Но они же в форме звездочек, оленей, снеговиков и маленьких Николаусов, — настаивала Петра, щупая выпечку длинными искусственными ногтями.
Похоже, Эвелин воспользовалась единственными имевшимися в нашем доме формочками, подаренными мне еще на восемнадцатилетие приемной матерью. (День рождения у меня незадолго до Рождества, и, очевидно, это должно было считаться наиболее подходящим подарком. Проблема в том, что готовка никогда не относилась к числу моих любимых занятий.)
— Это верно, — сказала Эвелин. — Просто по форме можно отличать их состав. Допустим, звездочки выпекались со специальным обезжиренным маслом. Так сказать, без холестерина. А Николаусы без сахара. В каждом олене не больше двух калорий. Эти коврижки приготовлены так, что при их употреблении можно больше калорий потерять, чем заработать.
— Вот это да! — воскликнула Петра, глядя на выпечку уже совсем другими глазами. — И даже шоколад.
— Да — и марципан тоже внутри. — Эвелин сделала серьезное лицо. — Можешь поверить, но когда-то я весила больше сорока килограммов.
— Правда? — воскликнула снова Петра. — Никогда бы не подумала, — поколебавшись, добавила она.
Эвелин бросила на меня лукавый взгляд, ясно дававший понять, что никогда в жизни она не весила ни на грамм больше, чем теперь. Конечно, нет.