Непристойное предложение - Страница 63

— Даже чтобы отравиться, надо экспериментировать, — сказала я.

Что касается меня, то она могла бы и не стараться.

Целый день меня мучили приступы мигрени. Разговор со Штефаном никак не шел из головы. То, что он попытался сделать меня виноватой, было довольно подло с его стороны. То, что питомник был моей мечтой и я была инициатором ее воплощения в жизнь, правда. Но Штефан обещал разделить со мной всю ответственность.

Было очень больно от того, что время, проведенное нами здесь, он рассматривал как потерянное. Со временем к нам приходило все больше клиентов и все меньшее количество из них разменивалось на дешевые бегонии, а обращало внимание на более серьезные растения. Мы были на правильном пути.

Вот только слово «мы», по-моему, уже не годилось. Штефан хотел от жизни чего-то иного. Но то, чего хотел он, казалось мне бесконечно далеким: шикарный автомобиль, роскошные путешествия, дорогие тряпки.

А я всегда думала, что в нашей семье такими поверхностными людьми были Оливер и Эвелин. Как сильно я заблуждалась.

— Ну, ты все еще дуешься? — спросил Штефан.

Дело близилось к вечеру, и я занималась розами. Согласно лунному календарю сегодня был подходящий день для обрезки и посадок растений.

— Я не дуюсь, — сказала я и печально посмотрела на него.

Впервые в жизни я подумала, что моя приемная мать была не так уж и не права, повторяя все время: «С красивого блюда есть не пристало». Можно поставить его на полку и любоваться им, можно выложить на него фрукты, но если использовать это блюдо каждый день, то его красота примелькается, а глянец потускнеет.

Глянец Штефана был для меня безвозвратно потерян.

— Конечно, дуешься, — сказал он. — И я могу тебя понять. Но может быть, ты задумываешься и над тем, почему это вообще могло случиться?

— Я только об этом и думаю, — ответила я.

— При безупречных отношениях не случается измен, — сказал Штефан. — Я пытался найти в Петре то, чего не смог найти в тебе.

— Ха, — хмыкнула я. — Можешь мне поверить, то, что ты нашел в Петре, во мне пришлось бы искать очень долго!

— Я же говорю.

— Нет, ты говоришь не об этом! Но ты слишком твердолобый, чтобы понять, почему эта твоя афера так больно по мне ударила.

— Твердолобая ты, — сказал Штефан. — Хотя бы потому, что никак не можешь осознать, что этот питомник ставит под вопрос все наше будущее.

Я посмотрела на него. Вот он стоит — как всегда безупречный, словно фотомодель с этой ямочкой над верхней губой, в которую я влюбилась сразу и безвозвратно. Я лишь покачала головой, пытаясь отогнать снова подступившие слезы.

Все прошло. Все.

— Штефан, питомник и история с Петрой — две совершенно разные вещи.

— Не совсем так. Но я понимаю, что ты просто не хочешь видеть взаимосвязь. Мне жаль, Олли. И как долго я еще должен извиняться?

— Можешь не напрягаться, — холодно сказала я. — Такие вещи не прощаются.

Штефан вздохнул:

— Хорошо. Нет так нет. Может быть, ты будешь попрекать меня этой Петрой и через двадцать лет.

— Совершенно точно — нет.

— А ты не находишь, что следовало бы сделать усилие, чтобы попытаться меня понять? Хоть немного?

— Ах, Штефан. Я тебя понимаю. Раз уж тебе так ненавистен этот питомник, раз уж ты так рвешься в свой маркетинг, я — последнее препятствие на твоем пути!

Штефан улыбнулся.

— Тогда мне уже легче, — сказал он. — Я-то думал, что ты и в самом деле собираешься стоять до последнего.

Я уставилась на него. Да, похоже, он ничего не хотел понимать.

— Я уже нашел в Интернете потенциальных покупателей, — продолжал между тем Штефан. — Состояние рынка недвижимости сегодня довольно скверное, но не хуже, чем было два года назад. Поэтому, я думаю, мы можем вернуть те средства, что тогда вложили. По крайней мере, сможем остаться при своих.

Я слушала его со все возрастающим нетерпением.

— Штефан, ты снова неправильно меня понял. Я не собираюсь продавать питомник. Сколько раз я должна тебе это повторять!

— Но ты только что…

— Я сказала, что могу понять твое стремление найти для себя новое дело! Я же буду заниматься питомником одна. И совсем начистоту: от тебя последнее время здесь совершенно никакого толка.

Штефан рассвирепел:

— Ты действительно не хочешь ничего понимать? Я не позволю, чтобы наши деньги продолжали утекать, словно вода сквозь пальцы!

— Половина денег принадлежит мне, — сказала я. — И если я захочу, чтобы они утекали сквозь пальцы, то так и будет. С оставшейся половиной можешь делать что хочешь.

— Олли, девочка, теперь я действительно опасаюсь, в здравом ли ты уме. У нас пятьсот семьдесят тысяч долга за то, что мы здесь имеем, и даже если мы их заплатим, то от нашего миллиона останется меньше половины.

— Да, и на них мы отремонтируем дом и построим школу для садоводов-любителей, — заметила я. — То есть я хотела сказать, что могу сделать это сама. А ты можешь продолжать искать работу своей мечты. Останется достаточно и для автомобиля твоей мечты.

— Я этого не вынесу! Столь бесконечное упрямство граничит с абсолютным кретинизмом, — прошипел Штефан. — Пойми наконец своими куриными мозгами, что я не хочу больше видеть это дерьмо! Я хочу нормальную городскую жизнь, нормальную квартиру, встречаться с друзьями, путешествовать. Я хочу побывать на Мальдивах, в Новой Зеландии, в Сан-Франциско наконец.

Мне постепенно наскучила эта нудная песня. Я снова принялась за работу. Моя невозмутимость привела Штефана в ярость.

— А ты останешься совсем одна со своим любимым садиком. Будешь одна и в будни, и в праздники. Так и будешь стоять здесь в своих замызганных штанах и кедах, высаживая дурацкие цветочки в такие же дурацкие горшочки, и делать вид, что в мире не существует ничего более важного. Ты будешь говорить своим цветочкам всякую ерунду, даже не замечая, как это выглядит со стороны. Как неприятна вечная грязь у тебя под ногтями и постоянно испачканное лицо, насколько ты вся неприятна. А после этого ты еще спрашиваешь, почему я завел роман с другой женщиной?