Когда я уже почти закончила, в двери оранжереи зашел Штефан. Я бросила работу и протянула к нему руки.
— Осторожно, мой костюм! — засмеялся он.
— О чем ты говоришь? — мурлыкала я, пряча лицо у него на груди.
— Это было так ужасно?
Нет, конечно, это не было ужасно. Ужасно было только то, что я не могла быть рядом со Штефаном. И то, что Оливер сегодня утром увидел меня сидящей на унитазе. Я даже не могла об этом думать, так это было неприятно.
— А у тебя? — спросила я. — Ты не забыл подумать о том, чтобы что-то надеть на себя, отправляясь спать? А что было на Эвелин? Это было что-то струящееся из шелка?
В чем-то другом я не могла представить себе Эвелин ни при каких обстоятельствах.
— Ах, Молли-Олли, — произнес Штефан, оставив все мои вопросы без ответа. — Как же ты хороша, когда ревнуешь. Но у меня на самом деле были совсем другие заботы.
— Какие же? — спросила я.
Неужели он беспокоился о том, надел ли что-нибудь на себя Оливер, отправляясь спать. И что тот увидел потом, выйдя из душа и бреясь. Я не знала.
Но Штефан совершенно не думал об Оливере.
— Зегебрехт отказался от нашего предложения, — сказал он.
— Что? Так быстро? Ты же договаривался с ним только на той неделе.
— Да, но они больше не заинтересованы в сотрудничестве. — Штефан вздохнул. — Я только теперь узнал, что дочь Зегебрехта замужем за владельцем «Цветов Мюллера». И здесь уже ничего не поделаешь. Они, естественно, будут работать заодно.
— Но ведь оформление могил и впрямь не совсем то, чем мы хотели заниматься, правда? — попыталась я успокоить его.
Штефан отстранил меня от себя.
— Олли, ты что, не хочешь понять? Сейчас речь идет просто об элементарном выживании. Если мы немедленно не поднимем прибыль, нам придется закрыть магазин!
Я засмеялась:
— Ха-ха, ты совсем забыл, что у нас скоро будет миллион!
Штефан вздохнул.
— Олли, временами ты просто по-детски наивна. Если мы не сохраним магазин, то и миллион нам уже не понадобится. Мы просто окажемся банкротами.
Я сконфузилась.
— Да, но… — начала я, но в этот момент Петра просунула голову с детсадовской прической в дверь оранжереи.
— Не стоило особенно утруждать себя размышлениями, чтобы понять, что ты опять по локоть измазала руки в земле, — заявила она. — Там та женщина, которая хочет купить самшиты, но сама не знает, что ей надо. Ох… — В этот момент она осеклась, и ее голосок зажурчал, словно весенний ручеек. — Хелло, господин Гертнер, я и не знала, что вы тоже здесь.
Накрашенные губы расплылись в приветливой улыбке.
Штефан рассмеялся.
— Так что там с покупательницей? — раздраженно спросила я.
Петре следовало появиться именно сейчас, во время такого важного разговора.
— Я сказала, что самшитов у нас нет, а она теперь непременно хочет поговорить с начальницей, — недовольно сказала Петра.
Женщина, вероятно, хотела обсудить хамское поведение нашей продавщицы.
— Я иду, — со вздохом произнесла я. — Мы договорим позже, да, Штефан?
— Непременно, — сказал Штефан.
Я с удовольствием подарила бы ему долгий поцелуй, но куда уж…
— А вы знаете, что выглядите почти как Кевин Кёстнер? — услышала я ее голос, даже не успев выйти.
Штефан самодовольно рассмеялся:
— Как Брэд Питт, хотели вы сказать.
— Да, точно, или как он, — подтвердила Петра.
Я опустила глаза. Господи, почему же ей никто не намекнет, что она глупа, как черствый диабетический батон?
В обеденный перерыв я встретилась с Элизабет во время пробежки. Она, естественно, хотела знать, как прошла моя первая ночь на новом месте.
— Ночь прошла хорошо, — сказала я, направляя взгляд на датчик пульса у меня на запястье.
После первого повышения нагрузки частота сердцебиения оказалась опасно высокой. Может быть, это было лишь результатом снова посетивших меня воспоминаний о сегодняшнем утре. Мне следовало непременно хоть с кем-то поговорить об этом, сколь бы неприлично это ни было.
— Но потом случилось нечто ужасное, — драматическим тоном сказала я.
— Что же? — Элизабет от любопытства остановилась как вкопанная.
— Итак, я утром побрела в ванную и устроилась на унитазе. — Мое лицо стало пунцовым. «О таких вещах обычно не говорят с другими людьми», — всегда напоминала мне моя приемная мать. Даже слово «унитаз» сошло с моих губ с большим трудом. — Я даже не знаю, как об этом сказать. Когда я сидела там, в этот момент…
Элизабет обхватила рукой мое запястье.
— О нет! Я что-то слышала о таких вещах, но всегда думала, что это лишь газетные страшилки. Что это было? Крыса? Кайман? Огромная змея? — с каждым новым словом ее голос дрожал все больше.
Я опасливо посмотрела на нее.
— О Боже! Я бы умерла на месте! — прошептала Элизабет. Ее руки покрылись гусиной кожей. — Ах ты, бедняжка!
— Это был не зверь, Элизабет! — Я все еще не могла справиться со смущением.
Элизабет наморщила лоб.
— Не зверь, но кто же тогда?
— Я там делала… линг-линг, — очень тихо сказала я.
— Что? — переспросила Элизабет. — А что это такое? Особая китайская гимнастика, которую можно делать только на унитазе?
— Пи-пи, — пискнула я.
— Пи-пи, — повторила Элизабет и со вздохом снова двинулась вперед.
Я семенила рядом с ней.
— Тогда можешь не рассказывать мне свою страшную историю, — сопела Элизабет. — Ты пошла сегодня утром в туалет, чтобы сделать пи-пи. Супернапряженный сюжет. В самом деле. Я действительно под страшным впечатлением от услышанного. Но что-то не усматриваю в этом особой остроты.